12 сентября в Ельце в ЕГУ имени Бунина подвели итоги V Международной литературной премии имени Левитова 12+. В этом номере мы опубликуем ряд произведений победителей этого конкурса.

О нём мы писали в № 37, который вышел 23 сентября.

Всего определено шесть победителей премии:

— «Детская литература. Проза» — Анна Музыкантова (Архангельск) — рассказ «В каждом сердце» (6+),
— «Детская литература. Поэзия» — Владимир Бредихин (Пенза) — поэтическая подборка «Раз микроб, два микроб…» (6+),
— «Малая проза. Открытие» — Алексей Колесников (Белгород) — рассказ «Жертвоприношение» (12+),
— «Малая проза. Мастер» — Александр Пензенский (Липецк) — рассказ «Посылка» (12+),
— «Поэзия. Открытие» — Лера Ступенкова (Валерия Седова) (Иваново) — поэтическая подборка «Белый шум» (12+),
— «Поэзия. Мастер» — Елена Севрюгина (Мытищи) — подборка «Спаси меня, когда вокруг февраль» (12+).

Елена Севрюгина

Победитель V Международной литературной премии имени Левитова в номинации «Поэзия «Мастер».
Родилась в Туле в 1977 году. Живёт и работает в Москве. Редактор отдела поступлений журнала «Гостиная». Член редакционной коллегии журнала «Сетевая Словесность». Кандидат филологических наук, доцент.
Автор публикаций в ряде журналов, в том числе «Новый мир», «Звезда», «Дружба народов», «Нева», «Знамя», Homo Legens, «Дети Ра», «Урал», «Интерпоэзия», «Плавучий мост».
Победитель международного поэтического конкурса имени Гавриила Каменева «Хижицы» (2023). Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Русский Гофман» (2019 и 2020).
Лауреат II степени Германского Международного литературного конкурса «Лучшая книга года» (2025).

Спаси меня, когда вокруг февраль

* * *

закрыть глаза и не открыть потом
остаться снегом голосом и ртом
слепым ручьем который будет течь
в знакомый океан — родную речь
уйти в себя и не достать со дна
мне очень больно если я одна
так прекращает хрупкую игру
ломающийся стебель на ветру

спаси меня когда вокруг февраль
как будто кто-то жизнь мою украл
как будто расступилась на века
моя неполноводная река
забудь кто я и где меня искать
когда спешит к забвению тоска
на том конце замедленного дня
оставь меня не оставляй меня

и я восстану из небытия
из горестного пепла и вранья
в календаре свершившихся примет
оставив вербный след и верный свет
отчаянный внезапный слюдяной
молчи со мной поговори со мной
чтоб на пути к забывчивой звезде
осознавать я здесь и я нигде

* * *

все это выше поверх головы
кошка шиповника голубь травы
селезень зелени майской
нынче все то что живет напролом
синяя чаща речной бурелом
скинет привычные маски
все это где-то когда-то давно
было со мной залетало в окно
дробью синичьей стучало
и застывало на хрупких весах
и замирало в старинных часах
и уводило в начало
лепетом лета гулили слова
падала с плахи небес голова
млечным путем обращаясь
и ноосферами стройных стаккат
в палевый вечер врывался закат
чтобы уйти не прощаясь
в то непонятное вечное вне
в чьи зеркала на слепой глубине
смотрятся дети и совы
где от свинцовой земли утаю
светлость мою непонятность мою
и невесомость

* * *

и все как прежде все как встарь —
по блоковскому завещанью
рябины жертвенный алтарь
комод с забытыми вещами
под окнами тревожный стук
дождя начавшегося с ночи
который вечности короче
и непрерывный тремор рук
сады отцветшие пусты
скрипят бессонные качели
и ты итыитыиты
от каждой тьмы из каждой щели
с воды с травы с земли с небес
с лесной тропы с куста ракиты
воспоминанием забытым
внезапной мыслью о тебе
на глубине моей реки
где все болезненно и звонко
пылятся счастья островки
как непроявленные пленки
и можно мыслью сном судьбой
пока закат горяч и матов
в деревню к тетке в глушь в саратов
когда к тебе когда с тобой

* * *

город в своей глубине утонул,
как накануне подледного лова…
мир — беспокойный навязчивый гул,
шумный предшественник тихого слова,
значит, скрывайся и радостно жди —
и расшифруется (рано ли, поздно),
что говорят проливные дожди,
чем обернутся июньские грозы
эй, не робей, нажимай на верхи
водных потоков, искрящихся линий —
будь победителем грозных стихий,
будь заклинателем молний и ливней
выстрои музыку и повтори,
эта стихия — твое отраженье
все, что снаружи, и все, что внутри,
спящую тайну приводит в движенье
станет восторженней, станет больней —
и обнаружится нечто такое
в мрачной нирване разнузданных дней,
бьющих в набат, не дающих покоя
значит, ни страха, ни смуты, ни бед —
ставший сияньем над миром прогорклым,
это твой голос струится с небес,
бьется в траве, барабанит по стеклам

Анна Музыкантова

Победитель V Международной литературной премии имени Левитова в номинации «Детская литература. Проза».
Врач и детский писатель, автор книг «Я лечу», «Снежное лето», «Химия. Биология, медицина».
Живёт в Архангельске. Окончила Северный государственный медицинский университет и Институт журналистики и литературного творчества.
Заведующая станцией скорой медицинской помощи, врач-кардиолог. Ассистент кафедры факультетской терапии и внутренних болезней СГМУ.
Печатается в журналах: «Костёр», «Чердобряк», «Простокваша», «Колокольчик», «Радуга», «Детское чтение для сердца и разума», «Мурзилка», «День и Ночь», «Волга-21 век».
Победитель VIII Международного литературного конкурса произведений для детей и юношества «Корнейчуковская премия» в номинации «Стихотворения для детей» (2020).
Лауреат (диплом III степени) Международного Гайдаровского литературного конкурса (2020). Лауреат I степени Всероссийской литературной премии «В начале было слово» в номинации «Детская литература» (2023). Полуфиналист премии имени Крапивина.

В каждом сердце

Вечер сегодня тёплый. Сидеть в такой вечер на балконе и слушать тишину — моё самое любимое занятие. В тишине на самом деле столько звуков… Вот Манька всё время в наушниках ходит. И ещё головой трясёт из стороны в сторону, словно у неё там, в голове, землетрясение. Манька — моя сестра, она меломанка. Сама себя так называет. Она уже большая, совсем. Совсем — это значит через пару месяцев ей стукнет восемнадцать. Как говорит наш папа: «Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь совсем другим человеком». Как это — другим? Что, у меня цвет глаз поменяется или вдруг волосы станут гуще? Сейчас просто кошмар — три волосинки и хвост мышиный. А папа говорит, другим человеком ты станешь внутри. Короче, я поняла: у меня там, внутри, что-то новое появится. Второй аппендикс? Да мне и первый-то не очень нужен. Это я так смеюсь над папой.

Вот если бы второе сердце! А то моё единственное в пятнадцать лет уже разбито. И скажите, как жить всю оставшуюся жизнь с таким сердцем?

Папа говорит, что сердце со временем заживёт. Что всё там само собой склеится и будет оно как новенькое, к восемнадцати точно. Папа, конечно, знает…

Манька сегодня к нему пристала и говорит: «Запиши меня на гитару! Хочу научиться играть, как Толик».
Толик — наш сосед. Он в десятом подъезде живёт, а мы в первом, и, как Манька, школу оканчивает. А ещё на гитаре умеет разные мелодии подбирать. Манька с ним не дружит, просто иногда в общих компаниях зависают.

— А ты Толика попроси, — предлагает папа, — он парень вроде неплохой…

— Ну нет… — кривится Манька. — Ещё подумает, что я не против с ним встречаться.

— А он предлагал? — Папа делает лицо, ну такое, когда человек чувствует, что надвигается проблема, которая растёт, как дождевая туча.

Папа, конечно, забыл, что Маньке через пару месяцев восемнадцать стукнет и она станет совсем другим человеком! В общем, он тут же сменил тему. И давай Маньку мучить: про ЕГЭ, про подготовку, про оценки. Она об этом говорить не хотела — сразу наушники натянула и музон врубила. А потом вообще ушла. Они в школе танец к выпускному разучивают. И зачем она вечно в этих наушниках?

Папа говорит, что у Маньки там свой мир.

— Вот у тебя, Белка, есть свой мир, ну тот, куда ты иногда «уходишь»? — смеётся папа. — Надо же человеку иметь свой мир, свой угол, свои мысли, свою точку зрения… и ещё много чего своего. Вот и у Маньки есть такой мир — в музыке ей хорошо. Может, она её спасает от переживаний, мыслей тревожных. Между прочим, экзамены на носу.

— Вот чего-чего, а тревожных мыслей у нашей Маньки я не замечала. Тем более по поводу экзаменов, — возражаю я. — Манька — она другая… У нее на всё один ответ: «Мне норм!» У Маньки не жизнь, а сплошная песня.

Папа кивает и улыбается. Так он со мной обычно соглашается или просто спорить не хочет.

А вот у меня жизнь совсем не норм. Потому что вляпалась по полной — влюбилась. И ладно бы взаимно… А теперь жду восемнадцати — когда всё само собой склеится. Папа же обещал.

Он к себе в комнату ушёл, а я на балконе стояла, тишину слушала, долго, пока не стемнело. А потом замёрзла. Зашла, а в квартире темно и так тихо, что в моё разбитое сердце сразу волнение пробралось. И чего я по каждому пустяку расстраиваюсь? Зачем думаю о плохом? Нет бы как Манька… Что, папа просто уснуть не может? Сегодня вечер пятницы — можно лежать и ничего не делать.

Я к папе в комнату постучалась. А сердце из груди прямо вырваться хочет. Как бы на куски не разлетелось. Я дверь приоткрыла, а папа на кровати сидит, склонившись.

— Пап, ты как, нормально? Почему в темноте сидишь?

Папа выдохнул тихо, но мне было слышно. Сначала вдохнул, а потом выдохнул, словно пытался от чего-то избавиться, вытолкнуть из себя, но не смог.
— Белка, заходи… Вижу, Манька ушла на улицу, ты в себя ушла, как обычно, вот я тоже решил тишину послушать, как ты.

Я села рядом с папой. И показался он мне таким маленьким и сморщенным, как изюминка. Почему так? Ведь папа всегда такой большой и сильный. Меня аж на целых две головы выше, а Маньку на одну. Ну она же почти взрослая, скоро вообще другим человеком станет.

— Эй, — трясу я папу за плечи, — давай не кисни! Манька же никуда от нас не уйдёт. Ей ещё в универе учиться долго, а потом, может, и не захочет уходить. Может, ей с нами понравится жить. До сих пор вроде нравилось…

— Ты как догадалась, о чём я думаю? — Папа меня обнял и улыбнулся не очень весело, как я обычно на фото. Не улыбаюсь — жутко выгляжу, улыбаюсь — ещё хуже… Потому что не по-настоящему, не естественно.

— А чего тут догадываться? Вижу по глазам — грустные. Да и в темноте сидишь…

Папа встал и в шкаф зачем-то полез.

— О, у нас гитара есть? Откуда? — спрашиваю я.

Мы с Манькой, конечно, у папы в комнате прибираем. Ну так, пыль вытереть, пол помыть. А по шкафам не ползаем.

Папа вынул гитару из чехла и пальцами по струнам провёл. Так, словно он всю жизнь на ней играл. И вдруг в тишине возникли звуки, совсем для меня незнакомые…

— Давай разбавим тишину? — вдруг предложил папа.

— Давай. — Я смотрела на него с любопытством. — Пап, может, свет включить?

— Не надо… — тихо ответил он. — Надеюсь, руки ещё помнят…

И папа заиграл. Так заиграл, что у меня мурашки побежали по рукам — всё выше и выше, прямо к сердцу. И оно внутри затрепыхалось, заныло. А потом так тепло стало на сердце, радостно, потому что папа улыбался. А улыбка такая, про которую говорят — настоящая. И сидели мы так вдвоём. Он играл, а я слушала.

— Папа, — тереблю я его за руку, — я теперь знаю, как ты себе сердце склеил.

Папа засмеялся. И гитару на колени положил.

— Мне, Белка, было очень плохо, когда мама умерла. Думал, с ума сойду. Всё, как ты, сидел и тишину слушал. А ты знаешь, тишина — это хорошо, она успокаивает. А потом понял, что звуки тоже важны. Без них жизнь не жизнь. Тогда я приехал и вас у бабушки Нади забрал. А вы с Манькой шумели очень хорошо, — смеётся папа, — маленькие ещё были: тебе четыре, Маньке семь. И стало моё сердце заживать. Склеиваться, как ты говоришь.

Получается, вы меня вылечили. К жизни вернули. И потому страшно мне, что вы однажды уйдёте. Вот станешь, как Манька, совсем взрослой…

— Слышала уже про это, — ворчу я себе под нос, — и что другим человеком стану, слышала… Только я не стану. Обещаю тебе. Сыграй ещё, мне кажется, и у меня сердце склеиваться стало, — смеюсь я, и папа лицо руками прикрывает, а глаза улыбаются.

— Ну давай, будем теперь твоё сердце лечить. — И папа заиграл, а пальцы сами по себе по струнам прыгают — танцуют. И мне так хорошо стало. Легко.

— Пап, теперь я Маньку понимаю, почему она музыку слушает…

— Знаешь, Белка, в каждом сердце играет музыка, надо только прислушаться.