Фамусов в «Горе от ума», Левин в «Русском романе», Карандышев в «Бесприданнице» и ещё около сотни ролей… Об их исполнителе говорят как о талантливом артисте, каждая роль которого становится подарком для зрителя. Высокая оценка мастерства была дана и на федеральном уровне. Артисту театра драмы имени Толстого Владимиру Борисову по распоряжению президента Владимира Путина присвоено почётное звание «Заслуженный артист». Лауреат — человек скромный. Интервью даёт нечасто: не любит говорить о себе. Однако наша беседа продлилась больше часа. В конце он даже провёл небольшую экскурсию по зданию театра, охотно показал недоступное для рядового зрителя закулисье.

Надеваю маску

— Владимир Николаевич…

— Можно просто Володя, Владимир…

— Владимир, не буду повторять вопросы, которые вам уже задавали. Моим коллегам вы рассказывали, что в профессию пришли случайно: работали на мясокомбинате после армии, друг предложил поступить в Новосибирский театр…

— Не строил никаких планов. Спокойно работал. Время было тяжёлое: 1990-е. Планировалось, что там будут набирать целевой курс. Но выяснилось, что придётся поступать на общих основаниях. За ночь подготовился. Грубо говоря, спел строевую песню. Может, это сыграло свою роль, может, ещё личное обаяние.

— Меня удивило некоторое противоречие: с одной стороны, вы говорили, что стеснительный, с другой — вас не смутило предложение поехать в чужой город читать стихи перед приёмной комиссией. Как так?

— Видимо, преодоление. Сейчас это для меня проще. Надеваю маску и сижу в ней. Никогда не увидите меня таким, какой я есть.

— За обилием масок, как не потерять себя?

— Пришёл на кухню, налил суп. Вот это ты и есть. Ты остался один. Сложность актёрской профессии в том, что иногда находишь какую-то маску, она прилипает, и ты за ней живёшь. Многие начинают считать вторую личину своей. Может, я себя уже потерял. Только не в курсе.

Сыграть себя

— Перенимаете что-то из образов героев в свою жизнь?

— Чаще наоборот. Из своей жизни — туда. Черты отрицательного или положительного героев нужно из себя брать. Искать своих демонов.

— Но ведь есть некий типичный образ, созданный классиком. Вы что-то добавляете от себя. Это не мешает смыслу?

 — Тут интересно. Например, есть произведение «Война и мир», в котором примерно описан Пьер Безухов. Артист воплощает, как бы он себя повёл в тех жёстких рамках со своими оттенками эмоций. Мы не можем кого-то сыграть, мы можем сыграть только себя в предлагаемых обстоятельствах.

— В Новосибирском областном театре «Старый дом» вы познакомились со многими театральными школами. Какая стала для вас наиболее близкой?

— Сложно ответить. Вся основная российская театральная школа вышла из Станиславского. Тот же Всеволод Мейерхольд, Евгений Вахтангов, Михаил Чехов. С Брехтом не сталкивался, а так всё попробовал.

— И что вам больше помогает вживаться в роль?

— Это неизвестно. Возможно, элемент костюма, текст, видение режиссёра, иногда и самому приснится… И роль не всегда получается. Соотношение — 50 на 50. Многие могут отрицать, но у артистов в лучшем случае получается одна треть всех ролей. Запомнятся они двумя-четырьмя работами. Остальные — поток, ремесло. Играешь, играешь…

Взгляд со стороны

— Где грань, которая отделяет конструктивную критику от гадостей, недоброжелательного отношения?

— Гадости в основном говорят за глаза. Напрямую вряд ли кто-то скажет. Ориентируюсь на сотрудников наших цехов: монтировщиков, билетёров. Тех, кто в театре, но смотрит со стороны. Когда они говорят, что это хорошо, тогда — да. Мнение всегда субъективно. И у зрителей, и у коллег. Артист думает, как бы он сыграл: лучше или хуже. Критик видит один спектакль, завтра этот же спектакль может быть иным. Публика воспринимает в силу своей образованности. Чем серьёзнее постановка, тем в ней больше смыслов. А цеха… Их никто не видит, у них нет рычагов влияния, но они знают, кто что играл и на что способен. Они смотрят каждый спектакль. Видят развитие и перемены в артисте.

— Были люди, которые одним словом меняли ваше мировоззрение?

 — Да. Но немировоззрение, а отношение к профессии. Говорят, нужно пройти огонь, воду и медные трубы. Однажды я «зазвездил». Один режиссёр эту корону сбросил. Мы все одинаковые. Но сами для себя выстраиваем некие рамки, условности. Будьте проще. Как говорится, не создавай кумира.

Не Моцарт и не Сальери

— Вы играли Сальери в «Маленьких трагедиях» у Петра Орлова. Если рассуждать на эту тему, как считаете, в вас больше Моцарта или Сальери? Таланта или трудоголизма?

— Со временем начинаю об этом задумываться. Я не Моцарт и не Сальери. Не такой трудоголик, как Сальери. И не гений, как Моцарт. Скорее нечто среднее. — При этом вы окончили институт с красным дипломом и единственный со всего курса остались в профессии. — Это статистика. Если взять всех, кто учился на актёров, дай Бог, чтобы хотя бы одна треть из них осталась в профессии. Актёрская профессия — это большие внутренние затраты, самопоедание, маленькие зарплаты и так далее. Но самое главное, выпускается курс, приезжает режиссёр, которому не хватает определённых типажей. Он смотрит, кто больше под него подходит, и предлагает пойти в свой театр. Остальные артисты не менее талантливы, но они просто не нужны в эту труппу. Это не их вина.

 — То есть это вопрос фортуны, счастливого случая?

— По большому счёту да.

— У вас такое было?

— У меня среднестатистическое лицо. На нём можно нарисовать что угодно. В жизни я не красавец. Этим и выкатываю. Есть артисты узнаваемые, на них приходят. Но внешность становится проблемой, появляется амплуа. Он бы хотел сыграть что-то другое, но нет. В этом смысле мне повезло.

Творческая заявка

— В вашей жизни много Сергея Бобровского. Познакомились в Новосибирском театре, он пригласил вас в Липецк. Когда Бобровский покинул театр, вам было тяжело без него?

— Да. Но у нас жестокая профессия. Не мы назначаем режиссёров и выбираем роли. Мы можем лишь подать творческую заявку.

— Вы так делали?

 — Был один раз. Это был спектакль «Полковник-птица». Получилось смешно. Сергей Александрович забыл поздравить меня с днём рождения, предложил в качестве подарка любую роль в спектакле. Выбрал Пепу — единственную женскую роль.

— Почему?

— Бобровского это тоже удивило. Объяснил: психушка, мужская, что здесь делает женщина? Если она проститутка, это не психическое отклонение. Значит, это мужчина, который думает, что он — женщина. Всё складывается. Решил, что эта роль мне подходит больше всех.

Через 100 лет всё то же самое будет

— Вы 23 года в профессии, как за это время изменились театр, зрители?

— Никак. И через 100 лет всё тоже самое будет. Мы принимаем правила игры, что это всё не по-настоящему, а реплики из зала часто бывают удивлённые, даже матерные. И это приятно.

— Разве зритель не стал менее эмоциональным?

— Внутренне нет, просто кто-то себя сдерживает. И это минус для театра. Артист не понимает: хорошо ли, плохо ли, может, что-то не нравится? Но стоит одному в зале себя отпустить, засмеяться — и всё!

Театр цикличен

— Каким бы вы хотели видеть в дальнейшем развитие театра?

— Больше режиссёров, новых артистов, постановок, чтобы это было интересно зрителю. Не обязательно, чтобы он всё понял, пусть спектакль просто заденет, заставит задуматься. Не хочу никого обидеть, много театров видел в России, наш — очень неплохой. Желаю ему только развития. Театр вообще цикличен. Взлёт — лет 15–20. Потом стагнация. Потом опять взлёт. Театр — это некий слепок нашего общества. Если в театр интересно ходить, значит, в стране что-то происходит. Чувствую, что сейчас наш театр находится на этапе нового подъёма, и это заставляет верить в профессию.

— Вы больше за осмысление классических произведений или за современные пьесы?

— За новые, но достойного пока ничего нет. Одно дело — работать с Гоголем. Другое — с современником, с которым можно пообщаться. Есть план объединиться с режиссёрами и создать нечто своё в ближайшей перспективе. Пока рано об этом говорить.

— Вам присвоено звание заслуженного артиста России. Что это для вас значит?

— Не хочу никого обидеть, но артист, какое бы звание у него ни было, всё равно артист. Хуже всего, когда приходишь в театр, в программке одни заслуженные и народные, а на сцену неинтересно смотреть. Бывает наоборот. Звание — это просто звание. Для профессии оно ничего не значит. Вы]ди, сыграй, если я тебе поверю, тогда — да.

Беседовала Виктория Толчеева

Фото: Сергей Паршин и из архива театра