«Первый номер» побеседовал с уполномоченным по правам ребёнка в Липецкой области Юрием Тараном
В нашей области 200 тысяч детей. Живут они в полных или неполных семьях или вообще без родителей, родились в Липецкой области или приехали к нам не так давно, полностью здоровы или имеют инвалидность — их права и законные интересы должны быть защищены. Чтобы помочь решить любые детские проблемы: от школьного конфликта до алиментов, которые не платят ребёнку нерадивые отец или мать, — создан специальный государственный правозащитный орган. В канун Международного дня защиты детей «Первый номер» побеседовал с его руководителем — уполномоченным по правам ребёнка в Липецкой области Юрием Тараном.
Конкретный ребёнок — конкретная проблема
— Юрий Николаевич, ваши сотрудники и вы лично практически каждый день проводите очные приёмы. Отзывается ли что-то в сердце, ёкает — или действуете исключительно в рамках инструкций?
— Конечно, ёкает. Я встречаюсь с людьми минимум дважды в неделю. Традиционный чиновничий подход к личному приёму для меня принципиально неприемлем. Моя должность отличается от других, она более человеческая и всегда индивидуальная. Если начальник управления решает масштабные задачи, то для меня детство — это не 200 тысяч детей, это конкретный ребёнок, у которого сегодня возникла проблема. На личных встречах можно, во-первых, почувствовать нерв, понять, какие проблемы сегодня наиболее актуальны, а во-вторых, дать человеку выговориться, поддержать, иногда просто выслушать и дать совет.
— И с какими же проблемами идут?
— В первую очередь это детско-родительские отношения: родители разводятся, дети страдают, бабушки-дедушки вмешиваются. Тема сирот тоже актуальна, хотя уже не так, как раньше. Отстаиваем права не только детей, но и лиц, которые раньше были сиротами.
— С жильём?
— Да, в основном. Причём я занимаюсь проблемами сирот и детей-инвалидов, даже если они уже совершеннолетние. Главное не возраст, а необходимость помощи социально незащищённым людям.
— А какие вопросы решаете прямо сейчас?
— Их много: и общение бабушки с внучкой, и проблемы с окончанием учебного года, и возвращение домой многодетного мобилизованного отца. Но одна из самых острых — это обеспечение лекарствами детей. Проблемы не с финансированием. Опять же возвращаюсь к теме индивидуального подхода. Управление здравоохранения должно обеспечить всех детей. А конкретному ребёнку именно сейчас нужны конкретный медицинский препарат или средство реабилитации. И конкретного размера или дозировки. Вот и стараемся, чтобы ребёнок получил всё необходимое, учитывая и интересы родителей, и мнение компетентных врачей.
Не буллинг, а травля
— Вторая группа проблем, что для меня, если честно, стало открытием, связана с образованием. Это не только традиционные: приём в школу, детский сад. В прошлом году был анекдотический случай. Бабушка с папой просили перевести ребёнка из 5 «Б» в 5 «А», а там физически мест не было. Мы пришли вместе в класс, парты заняты. Я попросил у директора школы лишний стул и у папы спрашиваю: «К какой парте приставить третий стул?» Вот так, на простом примере, вопрос сразу закрыли. Тут же, на месте, разобрались, почему ребёнок не хочет учиться в своём классе, вместе с директором скорректировали некоторые моменты. И всё хорошо, мальчик закончил уже учебный год. В последнее время много родителей обращаются по поводу травли детей в школе. Я уже не раз говорил и ещё повторю: здесь недорабатывают руководители школ, педагоги, классные руководители. Я сознательно не употребляю это новомодное словечко «буллинг», есть ёмкие русские слова «травля», «издевательства», «насилие», они всё чётко обозначают. То же самое: когда говорят про «самоубийство ребёнка», это звучит намного жёстче, чем когда ты говоришь про «детский суицид».
Почему количество таких обращений резко выросло? Во-первых, гаджеты сегодня изменили наши представления о школьном конфликте. Раньше мальчишки поссорились, подрались — и тут же помирились. Сегодня будут всё это снимать и выложат в сеть. Если раньше свидетелей было три-четыре-пять, то сегодня до миллиона, и реакция соответствующая — более болезненная.
Во-вторых, сложно определить, где проходит грань между шалостью и насилием. Одно дело — просто подраться на перемене (драки у мальчишек всегда были), и другое — систематически унижать достоинство человека, нанести реальный вред его физическому и нравственному здоровью.
— Мне кажется, сейчас и родители стали более жёстко защищать права своих детей и обвинять других детей, родителей и школу.
— Увы, в школах зачастую не срабатывает связка «педагоги–родители». Родители излишне опекают своих детей, а школа не учитывает индивидуальные особенности. Педагоги говорят: у меня в классе нормальная обстановка. А ведь иногда надо разрешить ситуацию не в классе, а конкретно между двумя ребятами. Поэтому сегодня родители часто не доверяют школе в разрешении конфликтов. Многие приходят ко мне, не найдя понимания у директора, у учителя.
— Может быть, это связано с тем, что учительская профессия уже не так уважаема, как раньше?
— Не нужно сетовать, что престиж профессии учителя понижен, статус в обществе какой-то не такой. Всё зависит от человека. У Алексея Васильевича Пшеничного, директора 20-й школы, статус учителя не занижен. Есть уважение и к детям, и к родителям. Хорошо, что таких примеров по школам я могу привести много.
Моя задача — показать руководству школы, что каждый ребёнок — индивидуальность, что каждый родитель будет отстаивать интересы своего ребёнка и не надо рассчитывать на его объективность. Я всегда за детей, в центре моего внимания — ребёнок. И если иногда надо защищать ребёнка от его же родителей или педагогов — я не задумываясь это сделаю.
Проблемы, которые взрослые создают своим детям
— Прибавилось ли у вас работы после начала СВО?
— Да, появились проблемы с детьми мобилизованных. К сожалению, часто в супружеских и родительских отношениях мы оставляем на потом их юридическое оформление. Папу мобилизовали, а ребёнок на него не записан. Или как в одном из сёл — ребёнок жил с папой, мама с ними не общалась, живёт в другом селе, у неё другая семья, но родительских прав она не лишена. По закону его отдадут матери. Но идти к ней он не хочет — он её лет 10 не видел вообще. Такая же история с девочкой-подростком в Липецке. Она категорически не желает жить с матерью, после развода родителей жила с отцом.
— Как же решить подобные вопросы?
— В каждом случае индивидуально, мне важен человеческий подход. Где-то нужен отпуск, чтобы папа приехал и оформил своё отцовство. Где-то нужны другие действия — найти маму, которая спилась, лишить её родительских прав или ограничить в правах.
— А на это время ребёнка могут взять другие родственники?
— По закону не могут. Ребёнка помещают в социально-реабилитационный центр. Есть ещё такое понятие — «предварительная опека». Но на эту опеку должны дать согласие родители. Был случай: из-за «ленточки» с оказией передавали отцовское заявление, оформляли опеку на бабушку. Стараемся работать рука об руку со всеми ведомствами — чтобы и закон соблюдался, и, самое главное, чтобы ребёнку было хорошо и комфортно.
История с человеческим лицом
— Есть ли проблемы с беженцами?
— Эта тема, честно говоря, была актуальной зимой-весной прошлого года. Я тогда часто посещал пункты временного размещения, бывал в школах, где дети переселенцев учились. Ситуация упорядочилась, сейчас ко мне жалоб не поступает. Недавно мы решали проблему девочки, родители которой остались на Украине. В Липецк Вероника приехала с тётей. Причём мама её служит в ВСУ, на территорию России ей въезд запрещён. Девочка находилась в социально-реабилитационном центре «Большая Медведица». Много лжи распространялось в соцсетях: якобы ребёнка насильно удерживают в России, не дают ей говорить на мове… Если бы Вероника захотела, ей бы предоставили возможность говорить на украинском. Но она прекрасно говорит по-русски и училась по русским учебникам. Провели огромную международную работу, аппарат Уполномоченного при президенте работал вместе с МИДом. Мама Вероники сообщила, что за девочкой приедет бабушка. Ту встретили в Москве, помогли с гостиницей, трансфером в Липецкую область, подготовкой всех необходимых документов, проводили до российско-латвийской границы. В переездах по России сопровождали и сотрудники Международного комитета Красного Креста. Бабушка расплакалась, забирая Веронику, так была благодарна всем российским организациям за то, что заботились о внучке.
Правильно расставить акценты
— Всегда ли получается помочь конкретному ребёнку?
— Стараемся добиться если не счастливого конца, то какого-то позитивного многоточия. Часто, чтобы помочь, нужно просто избавиться от зашоренности — и учителям, и родителям. Дети меня иногда спрашивают, нужно ли обижаться на учителя, который, к примеру, грубо пошутил или некорректно высказался. Конечно, нужно! Как учитель — он не имеет права так говорить. Так же и родителю. Если собственного ребёнка постоянно критиковать или ругать, то у него появятся заниженная самооценка и ещё букет проблем. В данном случае и педагог, и родитель должны предугадывать, как слово наше отзовётся.
Или вот банальный пример: татуировка. Дети спрашивают: мы имеем на это право? Я отвечаю: да. Но важно поговорить, обсудить всё с родителями. Недавно общался с одной мамой, они поругались с дочерью-девятиклассницей из-за того, что та сделала тату. Дочь закрылась в комнате. Женщина переживает, сама на валерьянке, говорит, боюсь, что она что-то с собой сотворит. Я говорю: на чаше весов — жизнь ребёнка и его здоровье. Неужели это важнее татуировки? Нужно просто по-другому расставить акценты — и у многих открываются глаза. Ребёнок — это личность, и к нему нужно относиться с уважением. И только такой принцип должен работать и в семье, и в обществе.
Беседовала Марина Карасик
Фото: Сергей Паршин