Она не ментор, а старший товарищ, который помогает жить.

Недавно знакомая сказала о 5-й липецкой школе: «Это школа Старостенко». Я удивилась, что школу называют не по номеру, а по человеку, который там работает.

От автора: Нельзя путать истинный профессионализм и сиюминутную раскрученность. В учительстве эти понятия могут корреспондировать друг с другом, подогреваемые, как ни странно, различными профессиональными конкурсами. Сколько дутых фигур я видела на «Учителе года». Покрутиться такой мыльный пузырь, просверкает бликами, побрызжет перед коллегами, замыливая глаза. Даст конкурсные уроки какой-нибудь учитель химии на роликах и пропоёт: «Химическая реа-а-акция», будто каждый день въезжает в класс, громыхая колёсами, и вместо объяснений учебного материала песнями пробавляется.
Об этом мы разговаривали в минувшем году с Шалвой Александровичем Амонашвили. О том, что эффектный номер может остаться в памяти высокого педагогического жюри. Может, и преференции учитель получит за «прогрессивную» педагогическую технологию. Но тем самым размывается критерий учительства. Получается, что понятие «учитель» не само по себе достаточное, а его ещё необходимо подсветить занимательностью, приукрасить завитками.
Сказанное не означает, что у нас нет прекрасных учителей. Конечно же, есть! И учительский конкурс отличный в своей основе, если человек понимает, что он не просто за хрустальным пеликаном пришёл, а затем, чтобы идти дальше в профессии. «Учитель — профессия дальнего действия…» Это непросто, это ежедневно.

Критерий учительства

Учительство — ежедневный труд, ремесло с элементами творчества и любви. Это первое, что приходит на ум при общении с учителем, заместителем директора по воспитательной работе и классным руководителем Ириной Старостенко. Рассказ о ней стоило начинать со слов «я люблю». Итак…

Я люблю

— Многое зависит от начала, — считает Ирина Анатольевна. — Если человеку повезло с началом — подлинным, серьёзным, зародившим в нём любовь, то потом всё зависит от того, насколько удастся сохранить его в себе.

Я с детства хотела быть учителем, и мне повезло, что здесь же, в 5-й школе, которую и окончила, встретила своего учителя и наставника — Юлию Стальевну Шмакову (Донецкую), дочь легендарного педагога Сталя Анатольевича Шмакова. Глядя на неё, я и сценарии начала писать. А работала она с нами так, что могу сказать: у неё было человек тридцать детей, нас. Ну, а про Сталя Анатольевича все понимают, что он был из тех, кто занимался суждённым Богом.

Помню, однажды, когда мы были дома у Юлии Стальевны, пили чай всей нашей агитбригадой, зашёл Сталь Анатольевич. Меня поразило, насколько просто он с нами общался: не как великий дидакт, а на равных. Он спрашивал о наших делах, проблемах, но слушал так, будто мы что-то совершенно потрясающее рассказывали, и это было искренним. Он не умел имитировать общение, говоря с детьми «понарошку», «не по-настоящему». Понимал, что у человека в 12–15 лет очень много проблем. Как в песне «Философы в 13 с половиной», которую любил Сталь Анатольевич:

«А если не решается вопрос —
Они к тебе спешат, ища подмоги.
Устраивают жизненный допрос,
Хоть мы с тобою, старина, не боги».

«Никто не Бог, и учителя в том числе, — думала я, слушая Ирину Анатольевну. — Но учитель должен уметь любить, как Бог — каждого и безусловно».

«Детей не нужно воспитывать, их нужно любить», — всплыла в памяти прочитанная где-то фраза Шмакова. Судя по всему, Ирину Старостенко такое положение дел вполне устраивает.

Не потехи час

Сегодня Ирина Анатольевна, учитель русского языка и литературы по образованию, уроков по предметам не ведёт. Но там, где люди проводят 10 лет своей жизни, она занимается воспитательной работой, будучи заместителем директора школы.

— Улыбка карьерной фортуны? (Стараюсь вкладывать как можно меньше иронии в свой вопрос, зная о её загруженности.)

— Так тому быть, наверное. Когда училась на филфаке, пришла в свою школу работать вожатой. Кажется, это было на втором курсе Липецкого пединститута, — вспоминает Ирина Анатольевна. — Была студенткой-очницей и учителем одновременно и создала свой танцевальный коллектив в этих школьных стенах. Окончив вуз, осталась здесь преподавать русский язык и литературу, и у меня уже существовал сформированный ансамбль.

— О танцевальном коллективе вашем и поговорим. Для вас он дело непраздное, для учеников и родителей тоже серьёзное, судя по толпящимся в фойе школы после уроков многочисленным мамам с переодевающимися детьми и солидарным репликам: «Ирина Анатольевна, мы хотим попасть к вам!».

— Хотя оценка по результатам имеет свои недостатки, всё равно скажу. Наш ансамбль современного эстрадного танца Shaky (англ. — неугомонные. — Прим. автора) стал первым в системе дополнительного образования в городе, получившим статус образцового. А ещё мы организовали НКО, чтобы заниматься всем коллективом танцоров добрыми делами. Устраиваем благотворительные концерты для людей из новых присоединённых регионов и в поддержку участников СВО. На концерты желающие могут приносить гуманитарную помощь, которую мы передаём через волонтёров «за ленточку». Мы танцуем разные танцы: и лёгкие, и с серьёзной фабулой, но всегда стараюсь ставить их так, чтобы дети понимали, о чём танцуют, чтобы умели сопереживать. Танец — ключ к пониманию духовного мира, своего и чужого. Развить эту необходимую для жизни способность эмоционального переживания и через него понимания помогает искусство. Обладая способностью чувствовать того, кто живёт рядом, человек может поддерживать адекватные, гармоничные отношения с миром.

Например, у нас есть номер «Дети Донбасса». Или танец, посвящённый погибшим заложникам «Норд-Оста». Мы раньше танцевали его чаще, сейчас реже, потому что люди немного позабыли, что тогда было. Танец выстроен так, что мы показывали развёрнутый зрительный зал, а не террористов. На сцене стояли стулья, сидели зрители, и эти зрители переживали эмоции. Начало концерта, потом непонимание от того, что происходит, потом мольба, а потом сопротивление и взрыв. И дети-танцоры, и пришедшие на концерт остро всё это прочувствовали. Профессиональные члены жюри, когда нас смотрели, сказали, настолько всё в точку было.

«Такая, брат, у нас с тобой работа»

Два часа моей журналистской работы в школе — слишком малый срок, чтобы всё оценить. Но было ясно: ученики Старостенко, которых мне пришлось наблюдать, чем-то неуловимым непохожи на другие школьные классы, где мне приходилось бывать. Они уважали своего классного руководителя и с неменьшим уважением относились к себе.

— Я ими часто горжусь, — подтверждает мои ощущения Ирина Анатольевна. — Мой кадетский авиационный класс — знамённая группа. Они выносят государственный флаг на школьных линейках. А на 9 Мая, когда к нам в город доставляли частицу Вечного огня из Александровского сада, с Могилы Неизвестного солдата, мои дети стояли в карауле. Я смотрела на них — какие они красивые, с каким достоинством стояли — и вспоминала, как они формировались за последних два года. Всё это время я была рядом, и вижу, что изменения произошли разительные: от облегчённого, не слишком серьёзного отношения до такой продуманности, осмысленности происходящего.

— Я не заметила между вами и учениками разделяющей, глухой цитадели. Когда учитель — из одного мира, а ученики — из другого, и оба мира хранят свои тайны.

— Без эмоционального, психологического контакта ребёнка и учителя не сработает ни один метод. Учитель, классный руководитель, безусловно, лидер класса. Я и наставник, я и товарищ, я и мама. Дети живут так же, как и взрослые, со своими радостями, печалями и болями. Жизнь — это не когда спокойно. А когда то вверх, то вниз. То светло, то темно. То плачешь, то опять смеёшься. Школа не должна только планомерно учить, и всё. И главное, не должна усугублять проблем, а помогать детям жить.

— Я ещё увидела, что они вас абсолютно не боятся. У вас вообще недостатки есть?

— Покажите мне человека, который недостатков не имеет. Я эмоциональная, бываю вспыльчивая. Могу жёстко говорить, но при этом никому не желая зла. Кто меня знает, не обижаются, а новые приходят дети, иногда пугаются, особенно малыши, потому что я, бывает, громко разговариваю. Однажды ребята не выучили определённые движения, а мы готовились к концерту. Я их отругала сначала, а потом сказала: «Всё, мне надоело вас убеждать. Сейчас идите в коридор, пока не выучите и не придёте показать мне, домой я вас не отпускаю!» Они вышли, ковырялись там что-то в коридоре, потом пришли, показали выученные движения. Я их похвалила: «Какие же молодцы! Почему сразу так нельзя выучить?» Дети ушли счастливые, смеясь. А педагог, которая занималась в кабинете с открытой дверью, мне говорит: «Ты думаешь, они тебя боятся? Они вышли, потренировали движения, а потом сказали: «Пойдём, Ирина Анатольевна у нас добрая. Всё равно простит и отпустит».

Печать учителя

— Задам последний вопрос из разряда «объять необъятное». Как вы всё успеваете?

— Знаете, почему работать хочется? Потому что чем больше успеваешь для ребят делать, тем лучше они становятся. Вот и весь секрет Полишинеля. Я говорю не о каком-то педагогическом задоре, рождающем истории о том, как проблемный ученик в кратчайшие сроки превращается в милого нашему сердцу человека. Это длинный путь. Он начинается в школе, а заканчивается в жизни. И в характере каждого из нас есть обязательные следы того, что учитель когда-то сумел. На каждом человеке как будто личная печать. Хорошая или плохая печать учителя.

Текст: Светлана Чеботарёва
Фото: Сергей Паршин и Анастасия Ильина, из архива ансамбля Shaky