Светлана Чеботарева, собственный корреспондент газеты «Первый номер», поделилась воспоминаниями о своих школьных годах.

«Мой опыт не типичен», — сказал бы философ Мераб Мамардашвили. «Но он и не исключителен», — добавлю я о своём школьном образовании. Считая его лучшим, я также понимаю, что оно было частью разумно организованной системы. Может быть, даже системы гениальной. Той, о которой ректор МГУ Виктор Садовничий несколько лет назад сказал: «Образование, которое мы можем потерять».

Шла уже не советская эпоха, но школа, в которой я училась, благодаря педагогам не была разрушена. Только сейчас понимаю, что они уходили в землю по щиколотку, по колено, по горло от бульдозера, который уничтожал всё в стране, но выдержали. Помню, как наш учитель начал свой урок физики вопросом: «Материя дискретна. Какой закон диалектики подтверждает это её свойство?». Нас вели к мысли, что философия и точные науки связаны и что человек должен научиться думать в школе. А когда же ещё?

Класс достался нашим учителям из олимпийцев — победителей олимпиад разного уровня; из 17 учеников — семеро медалистов, троек тоже ставить было некому. Но дело не в оценочных баллах, а в стремлении к всестороннему развитию. Можно даже сказать, к искусству целостного миропонимания и мировоззрения. И ещё ко многому-многому, что составляет палитру жизни.

В классе не было учителя-«вождя», который всегда прав. Разумеется, нить урока педагоги держали в своих руках, но всегда были готовы к неожиданному повороту.

Например, был у нас такой волновой тренинг: по классу идёт от группы к группе волна вопросов, и последний адресуется учителю. Ну и вопросы же ему доставались: «Кто толкнул первую молекулу?», «В вакууме должна отсутствовать гравитация, но она там есть. Это является доказательством существования Бога?». Разве можно было отмахнуться от такого? И дальше на уроке физики мы с учителем переходили к разговору о мироздании.

Или такой вопрос из раздела колебаний: «Как мухе освободиться от паутины?», а ещё «Почему кости могут болеть перед дождём?». Помню и проблемную задачу: спортсмен по прыжкам в воду, падая, может получить травму. Чтобы избежать её, бассейн нужно заполнить чем-то более мягким, чем вода. Но самое мягкое — это газ. Класс напряжённо думал, и буквально на последней минуте выдал ответ: газированная вода.

Нас приучали: со всем, что даётся в школьных учебниках, и троечник справится. Но делали это очень деликатно, без нажима, каким иногда грешат педагоги, эмоционально вымотанные девятым валом отчётов и подсчётами грамот учеников. Или истовым не по разуму желанием непременно устроить «веселья час» на уроке с «игровыми технологиями», развлекательными эдьютейнментами.

У нас вовсе отсутствовала сюсюкающая манера обучения. Была научная основа изучения материала, были уроки-прения, конференции. Помню, как мы, разделившись на апологетов Антанты и Тройственного союза, сидели во время урока истории друг против друга, как министры враждующих государств, разбирая вопросы военной политики и тактики.

И суд над явлениями проводили. Например, над радиацией. С прокурором, адвокатами, судьями и свидетелями. Но прежде нужно было прочитать каждому не только страницы учебника, но и серьёзные работы учёных и осмыслить их критически. У всех уже был в старших классах какой-то опыт научной работы.

Мы были не совсем ординарными учениками, но этот факт не говорит о том, что понятие «развивающее обучение» куда-то ушло из педагогики. Летать учат. Те, у кого есть крылья.

Фото из архива «Первого номера»