Как Владимир Коршиков в металлургии нашёл романтику.

Формула творца для меня заключена в сочетании слов «талант» и «кровь». «Как славно всё же быть творцом!..« — сказал липецкий писатель и лауреат премии Бунина Владимир Богданов, имея в виду доктора технических наук, профессора Липецкого государственного технического университета Владимира Дмитриевича Коршикова.

«И светлых мыслей красота»

— Владимир Дмитриевич, вы в детстве предполагали, что можете стать учёным?

— В пятом классе — мы жили тогда в Калининграде — заболел мой приятель, и я его навещал. У него дома была «Детская энциклопедия». И он начал мне рассказывать об атомном строении вещества, о физике. Это меня так увлекло, что я взял этот том в библиотеке, и помню, как изумился науке физике, астрономии. Просил родителей покупать мне книги Якова Перельмана: «Занимательную геометрию» (12+), «Занимательную алгебру» (6+), «Занимательную астрономию» (6+). И тогда понял, что это моё. Начал решать задачи: возьму целый задачник и решаю все задачи подряд… Это было почти зависимостью. Потом, уже в Липецке, в 10-м классе, выиграв областную олимпиаду по математике, поехал на всесоюзную.

— И что вас особенно привлекло в математике?

— Математика поразила меня необыкновенной красотой и лаконичностью. Думаю, в ней есть некая эстетика, которую если не почувствовать, то и не усвоить её логику. Это чувство есть в музыке, поэзии, живописи, оно нечасто встречается в описательных науках. Казалось бы, нечто на первый взгляд хаотичное вдруг выстраивается в определённую гармонию. И оказывается, что порядок внесён уже в саму формулировку задачи. Воистину, правильно заданный вопрос содержит в себе уже половину ответа.

Путь в металлургию лежал через Капицу

— По окончании школы вы поступили в Физтех — Московский физико-технический институт — вуз для гениев, как считается. Глупые там точно не учатся — они даже туда не поступают.

— Поскольку я нарешал много задач, то получил на вступительных экзаменах 20 баллов из 20. Но, когда на собеседовании меня спросили, чем я хочу заниматься, ответил наивно: «Ну, физикой плазмы…» — «А как вы это понимаете?» — «Изучать всякие высокотемпературные процессы: ионы, ускорители, магнитные поля…» Преподаватели поняли, что у меня пока нет реальных знаний по конкретной теме, и даже при всех отличных оценках не утвердили сразу зачисление. Только потом, уже в Липецк, пришло письмо о том, что я буду учиться на факультете химической молекулярной физики, одном из самых популярных сейчас.

А в Физтехе мне больше всего запомнились лекции Сергея Петровича Капицы. Благодаря ему я полной грудью вдыхал аромат большой науки и получил стимулы заниматься ею. К сожалению, последующее преподавание в Физтехе мне показалось несколько заформализованным и скучноватым.

Я вообще романтиком был с детства: у меня родители журналисты, дома культивировалось книжное чтение, отец вёл дневники, мама читала вслух стихи. И науку я видел в некоем флёре, налёте таинственности — в том, что не вполне доступно. Как тайну жизни. Словом, на третьем курсе стал я отвлекаться, лекции пропускать. Меня вызвал ректор и сказал: «Я вижу, вы разочарованы учёбой в МФТИ. Побудьте годик дома, а потом возвращайтесь назад, и мы вас снова примем».

Но в Липецке мама твёрдо сказала: «Оставайся теперь дома, поступай на какую-нибудь кафедру: учись и работай». Я и поступил тогда лаборантом на кафедру физики Липецкого факультета Московского института стали и сплавов (в 1972 году учебное заведение преобразовано в Липецкий политехнический институт, с 1994 года — ЛГТУ. — Прим. ред.) и начал учиться там же. В институте меня заметил профессор Семён Леонидович Соломенцев и взял к себе в научную группу. Так я начал заниматься металлургией.

Романтика металла

— Вас это не разочаровало? Ведь была в вашей научной жизни такая высокая молекулярная теория, а вдруг остановились на «земной» металлургии?

— В металлургии я и нашёл романтику. Липецкая металлургия достаточно древняя, она ведёт своё начало с инициатив Петра I. Я тогда обратил внимание на странное, почти «живое» свойство чугуна. Чугун — это сплав железа с углеродом, и у него есть такая же парадоксальная аномалия, как у воды: все материалы при охлаждении становятся более плотными, а вода и чугун вблизи затвердевания, наоборот, теряют плотность. Кстати, это свойство воды позволяет сохранять жизнь зимой: на реках образуется поверхностная корка льда, которая создаёт термоизоляцию для глубинных слоёв, и жизнь там сохраняется. Нечто подобное и с чугуном: когда он замерзает, соединяясь с флюсами, то возникшая на поверхности корка защищает от застывания глубинный жидкий чугун. Я попытался понять, почему такое происходит, и кое-в чём разобрался, но об этом нужно говорить отдельно.

В научных темах профессора Соломенцева было много интересной физики. Мы с коллегами начали тогда заниматься теплообменными аппаратами — кауперами, которые нагревают воздушное дутьё в печах. Когда-то на 100-рублёвой банкноте у нас даже было изображение доменной печи с такими аппаратами. А проблема уже тогда, в прошлом веке, стояла чисто экологическая — экономия топлива. Чем больше экономим топлива, тем меньше выбросов в атмосферу.

Задача мне показалась интересной, и я лет 15, до защиты первой диссертации, занимался теплообменными аппаратами. Искали мы конструкцию такого воздухонагревателя, который был бы осесимметричным (симметричным оси. — Прим. ред.) эффективным, и проверяли на нём разные импульсные режимы. На развитии этого же примерно материала я защитил в 1990-х и докторскую диссертацию. Затем Семён Леонидович уехал к сыновьям в Тольятти, а у меня появились уже свои ученики, с которыми мы продолжаем работать.

«Зелёная» металлургия

— По каким направлениям сейчас идёт работа?

— Мы стали думать, как использовать избыточный кислород на НЛМК. Затем следующий этап — принялись рассматривать возможность использования водорода, который уже получают на комбинате. Дело в том, что водород при сгорании даёт лишь пары воды, а не канцерогены, как иные топлива.

Другое направление, которому мы уделяем внимание, — «зелёная энергетика». Речь о возобновляемых источниках энергии: солнечной, ветровой, геотермальной. Но мы в основном концентрируемся на солнечной. К примеру, была идея: как улучшить энергетическое хозяйство теплиц. Разработали такую возможность для нашей широты и для широты Крыма. Перспектива же на будущее по солнечной энергии: все строения, агрегаты на комбинате можно оснастить солнечными батареями на внешних поверхностях, главным образом, конечно, на крышах строений. Тогда в дневное время мы будем получать энергию и аккумулировать её, а в ночное — очищать зеркала от пыли. Это крайне интересное направление, но, конечно, дело не завтрашнего дня. Хотя, думаю, уже в XXI веке решена эта задача будет.

Когда-то наши первые домницы были на территории Нижнего парка, и впоследствии завод превратился в парк. Было бы хорошо, если б современный комбинат со временем стал таким же экологическим раем. Впрочем, там есть уже небольшой участок: Лебединое озеро, и дендрологи активно деревья высаживают.

Есть и ещё одна проблема — проблема хлорофиллового зерна. Если её решить технически, то всё вокруг нас радикально изменится. Сейчас многие материаловеды занимаются этим. Суть в понимании того, как нам двуокись углерода (углекислый газ) превращать в кислород. Тогда ведь даже при нынешних топливах комбинат стал бы источником целительного кислорода.

— Это наше реальное будущее?

— Все эти перспективы — ближние и дальние — появились в последние десятилетия прошлого века, когда я только занялся металлургией. В этой наукоёмкой области и будут, я думаю, разрабатываться самые передовые идеи.

— Как я поняла, узловое звено в вашей научной деятельности, за которое потянешь и вытянешь всё, — экология. На комбинате приветствуют предложения по экологической оптимизации производства?

— Да, конечно. Там есть специальное управление, занимающееся экологией, они пристально рассматривают все новые разработки. Конечно, по возможностям, поэтапно. Сейчас там очень хорошо очищают воду, убрали вредное азотно-туковое производство и коксохим. Мы пытались сделать ещё и шлакопереработку закрытой, но пока не получается.

Дуновение вдохновения

— Наукой заниматься сложно. А физиков часто посещает такое явление, как научное вдохновение?

— Я думаю, вдохновение существует во всяком деле. Конечно, его сложно настроить, и его дары приходят откуда-то свыше. Как молитва в церкви, которая не всегда идёт: иногда её нет, пустое блуждание помыслов. Но если постоянно посещать храм, то открываются «узкие врата», через которые и приходит благодать, род вдохновения. То же самое и в науке.

Когда-то знаменитый химик Сванте Аррениус сказал: «Если человек знает только химию, то он не знает и химии». Если много познавательных «жанров» включаются в творческую работу, идёт особенное развитие личности. И вдохновение — это регулярный труд. Нужно, чтобы был какой-то суточный цикл, а ещё, конечно, недельный, годовой. И тогда постепенно открывается «узкие врата», через которые приходит вдохновение. Плоды его — результат, дающий поразительное ощущение радости — настоящей, надмирной, самого высокого уровня. Ради этого стоит жить.

Может, вам покажется слишком высоким сравнение, но обратимся к праведникам, которые ради стяжания Духа Святого жили, трудились, проходили через многие подвиги аскетики. В научной работе, в творчестве, через труд приходят тоже особые дары свыше. И в этом смысле настоящее творчество — это всегда сотворчество с Творцом.

— Я знаю, что бывает такое: бьёшься над задачей, а решение не даётся. А вы что тогда предпринимаете?

— По-разному бывает. Но я твёрдо знаю: если проблема мучительно долго не решается, значит, я очень близок к разгадке. Некоторое время продолжаю работать, затем отстраняюсь на время, потом снова возвращаюсь. Есть выражение «новичкам всегда везёт». Вот когда возвращаешься к трудной задаче, иначе понимаешь её, и это сродни возвращению к Евангельскому тексту, который через некоторое время прочитывается совершенно по-новому. Так и в науке. Сидит в тебе задача днём и ночью, а однажды утром просыпаешься и понимаешь: кто-то за тебя её додумал, и многое становится понятным. Это и есть свыше.

Наука и религия

— Как в вас соединяются точная наука и религия?

— Когда-то Тертуллиан сказал: «Credo quia absurdum» (Верую, ибо абсурдно). Смысл его слов по отношению к Евангелию: воскреснуть на кресте невозможно, поэтому это есть истина! Это вера, пришедшая в христианство ещё от буддизма, вера в то, что необходимо разрушить простую логику. Логика разделяет и упрощает, она не живая, хотя и красивая, разумеется, а в науке и единственно продуктивна. Всё сходится в ней, как часовой механизм, но она убивает сверхсложное, жизнь. Из живого цветка делает красивый гербарий.

Сейчас наука (особенно математика, физика) постепенно обретает веру, начинает видеть то, чего не видела раньше. Сначала простым анализом поняла механику, потом тепло, поля, кванты, и наконец она увидела пустоту — великую тайну пространства. Пустота, оказывается, — это особая реальная среда, а не отсутствие чего бы то ни было — «нечто по имени ничто». И когда говорится, что мир был создан из ничего, это значит, что он был создан из того, что для нас пока «ничто».

Вот и я в поисках смысла во второй половине жизни стал обращаться к жизнеописанию святых подвижников христианства. Один лишь пример приведу. Серафим Саровский, который три года молился на камне. Я стою десять минут на молитве, иногда коленопреклонённо, и изнываю от нытья в коленях. А старец Серафим три года на камне молился: никакие препараты не помогут подобное простому человеку сделать, это свыше.

Все знают, «что-то есть», и даже атеисты говорят: «Мы агностики, и мы не лезем в те сферы, где изнемогает наука». Да, вера, и правда, не наука. Это как любовь. Её нельзя доказать. Любовь появляется, как в песне: «и любовь безумной птицей…». Если это настоящее, то она лишь укрепляется и не проходит даже через годы. Тут никакой логики, это выше логики. Поэтому не надо в веру идти с логикой, иначе получите гербарий — красивый. Но мёртвый. Надо просто любить — это главное, и это начало веры. Без любви жить в полноте невозможно, и земная любовь — первые наши шаги к Истине.

Идти к творчеству

— Владимир Дмитриевич, что бы вы посоветовали новому поколению, вступающему в осознанную жизнь?

— Могу сказать так: пусть наше талантливое молодое поколение в своих гаджетах, планшетах, ноутбуках ищет то, что стимулирует их к творчеству, а не к пассивному приёму информации. Я бы очень посоветовал больше читать, а не смотреть. Ведь когда читаешь, становишься соавтором, и тогда ты сам создаёшь образы, фантазируешь, то есть, опять же, обращаешься к «небесам» своего интеллекта. В гаджетах же человек пассивен и, главное, — одинок, ему уже всё «разжевали». Это тупиковое направление, да ещё и возникающая зависимость.

— Психолингвисты считают, что сейчас человек настолько сильно изменился, что его глаз, читая, не может видеть, воспринимать то, что видело предыдущее, читающее, поколение. Что-то произошло, и мы имеем дело с другим человеком. Все эти «компетенции» может освоить и искусственный интеллект. А надо, как вы говорите, чтобы было всестороннее творческое развитие человека.

— Как можно больше нужно «включаться» самому. Пассив, несомненно, полезен до определённого предела — для получения информации, но дальше человек должен идти сам. В любой, даже в самой простой работе — к созиданию, к творчеству.

Посвящение Владимиру Коршикову

Профессор, доктор технаук,
Преодолевший силу лени,
Всю жизнь не покладая рук
Ковчег он строит — для Вселенной.

А в очертаньях корабля
Планета видится — Земля.
И вряд ли для кого есть тайна,
Кто станет первым капитаном…

И дольше века будет длиться
Тебе уже подвластный миг,
Когда возникнет на страницах
Тобою сотворённый мир…

Как славно всё ж, в конце концов,
На свете быть творцом. Творцом!..

Владимир Богданов

Текст: Светлана Чеботарёва
Фото: БИЦ имени Бартенева