Ровно пять лет назад, в апреле 2020-го, руководителем Липецкой областной клинической больницы (ЛОКБ) назначили Глеба Гутевича — бывшего главврача Елецкой больницы имени Семашко. О том, почему автономия в принятии решений лучше авторитаризма, для чего на столе у главврача существует «островок бардака» и когда его подчинённым хочется «залезть под плинтус», Глеб Игоревич рассказал «Первому номеру».

Ценю не за незаменимость

— Глеб Игоревич, пять лет — это серьёзный срок. Какую цель вы ставили, заступая на этот пост, и удалось ли её достичь?

— Моя цель — построить эффективную систему управления, так называемую саморегулируемую. Это когда при полной вертикали власти на каждом уровне действует максимальная автономия. Свой вопрос ты должен сам ставить и сам решать. Все идеи у нас идут снизу вверх, от заведующих отделениями.

Мол, Глеб Игоревич, у нас было заседание рабочей группы, мы считаем, что нужно поступить так-то. Не проблема, пишите приказ, я ознакомлюсь, может быть, какие-то правки внесу.

Кроме того, нужно правильно выстроить вертикаль управления: передача полномочий от главврача через заместителей и заведующих отделениями каждому сотруднику. Но и снизу чтобы шли предложения по улучшению работы. Должны быть неугомонность в хорошем смысле слова и личная ответственность каждого за порученное дело.

— Получилось? И как к нововведению относятся ваши подчинённые?

— Практика показывает: чтобы создать работающую крупную структуру, нужно 5–7 лет. Структура работает. Задача на сегодня — полная отладка этой системы. А люди… Всегда есть 3–5% лидеров, которые хотят меняться, есть крепкий середняк, есть те, которые говорят: мне неинтересно, я просто работаю, и всё. Это нормально, осуждать их нельзя. Но в идеале хотя бы 70% сотрудников должны участвовать в делах организации, подавать рацпредложения. А вообще хороший руководитель должен выстроить систему, которая работает без него. У нас хорошо налажена ротация. К примеру, пятеро заведующих могут в любой момент заменить начмеда. Я говорю: ребята, я не буду ценить вас за то, что вы незаменимые. Буду ценить за то, что воспитали достойную замену.

— В Ельце вы тоже строили такую систему?

— Да, и практика — лучший критерий истины — доказала её эффективность. Из больницы имени Семашко я ушёл пять лет назад, и за это время там не сменился ни один зам. Считаю, что для руководителя лучшая похвала — воспитанные им кадры. Не объекты, которые он построил, или методики, которые внедрил. Хотя это тоже важно.

Три выговора и министерская грамота

— Вы карьерист? Начав с нуля, за 16 лет стали руководителем главной региональной больницы.

— Мне говорят: ты построил хорошую карьеру. Я не понимаю, как строить административную карьеру. В науке понятно: нужно писать статьи, диссертации, защищаться. У меня всегда были сложные отношения с начальством: я имею собственное мнение и не боюсь высказывать его. Мой личный рекорд, который до сих пор никто не побил, — это было в 2017 году в Ельце — за год три выговора и два замечания, а по итогам года — министерская грамота, серьёзная ведомственная награда. Так не бывает, обычный порядок: замечание — выговор — увольнение. До этого у меня не было ни одной награды, хотя я 10 лет проработал главврачом крупнейшей больницы. Меня три раза выдвигали на Доску почёта Ельца и трижды мою кандидатуру заворачивали. Так что никакую карьеру я не строю, просто выполняю свою работу, и мне всегда кажется, что делаю мало.

— Вы состояли в кадровом резерве?

— Да, в программу «Кадровый резерв» меня включили в 2018 году, тогда состоялась и моя первая встреча с губернатором. Думаю, Игорь Георгиевич разглядел мой потенциал. После второй встречи, в марте 2020 года, меня назначили на должность главного врача ЛОКБ. Кстати, от руководства облздрава поступало предложение стать первым замом руководителя ведомства. Я сказал: нет, я не штабной генерал, а боевой, мне нужен фронт.

Больница имени Семашко — это же больница скорой помощи, дежурит каждый день. Обслуживает и сам Елец — 100 тысяч населения, и семь прикреплённых районов — ещё 150 тысяч. Здесь, в ЛОКБ, по сравнению с Ельцом, курорт. Я наслаждаюсь тем, что мы можем заниматься наукой, внедрять новые методики лечения.

Симбиоз идей, стратегий и финансов

— Сюда же можно отнести и открытие кардиологического центра?

— Здесь целый спектр задач: написание сотрудниками диссертаций, освоение новых практик лечения, развитие взаимодействия с крупными научными центрами. В больнице нет ни одного отделения, которое бы не изменилось. Только в сосудистой хирургии за три года мы внедрили восемь новых методик эндоваскулярного вмешательства. В целом по больнице ежегодно внедряем по 20–30 методик.

Открытие нового отделения кардиохирургии, где больным будут помогать не хуже, чем в федеральных центрах, — это очень серьёзное начинание. Нас поначалу стращали, мол, ничего не получится. Но когда соединяются идея, стратегия и финансовая поддержка, всё становится реализуемым. Проводить операции будут специалисты экстра-класса, которые раньше работали в знаменитых федеральных клиниках. Четверо уже приехали в Липецк, двое из них доктора наук, в мае ждём ещё двоих. В кои-то веки из Москвы ехали в провинцию? Значит, люди видят перспективу. Доктор медицинских наук Сергей Ступаков вот как ответил губернатору, когда тот спросил, зачем он приехал: «Я доктор наук, а в Национальном центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева таких 200. Хочу в Липецке организовать школу кардиохирургии!»

Врач — особая профессия

— Многие скептически относятся к идее основать в Липецке медицинский вуз. А вы?

— Решение об открытии медицинского вуза — это важнейшее системное решение. Лет через 20 будут вспоминать тех, кто стоял у его истоков. Когда я попал в Липецкую область из Актюбинска, мне очень мешало, что тут не хватает академичности. В Актюбинском меде, открытом в 1957 году, работала профессура из Москвы, Питера, Киева, Минска: идеальная культура общения, колпачки, белые хрустящие халаты с вышитыми фамилиями на нагрудных карманах, грамотная русская речь, медицинские термины на латыни. Я до сих пор, когда нужно назвать какой-либо орган, сначала называю его на латыни, потом по-русски. Да и вообще я стал тем, кем стал, потому что рос в среде медиков, профессуры высшего командного состава. Врач — особая профессия: белая кость, голубая кровь. Открытие филиала — не может быть никаких сомнений — кроме решения кадровой задачи заставит нас стать академичнее.

— У вас на столе ни одного документа, да и в кабинете почти стерильная чистота. Вы чистюля?

— Я приверженец системы 5S: содержи в чистоте, соблюдай порядок, сортируй, стандартизируй, совершенствуй. В день я ставлю около 200 подписей, но все документы сразу уходят в работу. Я уверен: порядок вокруг тебя — порядок в голове. А для тех, кому трудно следовать этой идеологии, я специально оставил «очаг бардака», — Гутевич показывает на небольшой органайзер в углу стола, на котором лежат какие-то канцелярские мелочи.

— Простите, не могу не спросить. А грубо вы выражаетесь? Например, когда вас подрезают на дороге?

— Никогда. Однажды дома сорвало кран с горячей водой. Я зажал его тряпкой и собирал в ведро воду, пока жена бегала за слесарем. Когда стояк отключили, обнаружилось, что кожа с ладони просто слезла. Жена потом с изумлением рассказывала: он не сказал при этом ни одного ругательного слова! Мы и нашу дочь, Алёне сейчас 15, никогда не ругали. Если ты это делаешь ¬— расписываешься в собственном бессилии. Я и на совещаниях никогда не выхожу из себя. Подчинённые говорят: больше всего боятся, если я перехожу на шёпот, хочется спрятаться под плинтус.

Продолжатель династии

— Я слышала, вы из медицинской семьи…

— Да, я медик в третьем поколении. Бабушка была главным врачом противотуберкулёзного костно-лёгочного санатория в Актюбинске. Отец работал анестезиологом. Дядя — рентгенологом. Мама — оперирующим фтизиатром, проводила операции на тазобедренном суставе, на позвоночнике. Помню, когда мне было лет 14, я травмировал себе палец. Мама говорит: «Сейчас я тебе шовчик кину». — «Как, а обезболить?» — «Что, я из-за ерунды буду позориться, в больницу тебя повезу?» И обычными иголкой с ниткой, продезинфицировав их в спирте, зашила мне рану. След до сих пор остался.

— Вы с детства знали, что станете врачом?

— Нет. Как каждый ребёнок, конечно, играл в доктора, мишкам своим уколы делал. После окончания школы пришлось выбирать из трёх вариантов. Я окончил спецкласс с углублённым изучением немецкого, серьёзно знал язык. На областной олимпиаде по биологии занял первое место, на биохим меня бы приняли без экзаменов. Но в конце концов пошёл в медицинский. В школе получил золотую медалью, так что сдал химию на отлично и поступил. Вуз тоже окончил с красным дипломом. Как раз в это время семья переехала в Елец — жить русским в Казахстане стало невозможно. Окончил там ординатуру по хирургии, а вот устроиться по специальности не удалось. Так что работал «дежурантом» в травмпункте в Ельце. Одновременно подрабатывал на дневных приёмах во взрослой и детской поликлиниках, преподавал в медколледже. Через несколько лет меня перевели на дневной приём, в 2006 году назначили заведующим травматологическим отделением, а в 2009-м — главврачом поликлиники. В 2011-м перешёл работать в больницу имени Семашко на должность главврача.

Наследственность, отягощённая медалями

— Ваша супруга тоже медик?

— Нет, педагог. Вообще у неё два высших образования. Она окончила Елецкий педуниверситет, тоже с красным дипломом, преподавала в нём. Потом в ВГУ получила диплом юриста. В Ельце семь лет работала заведующей детским садом. Сейчас отвечает за дом и воспитание дочери — Алёна занимается спортивно-бальными танцами, недавно на областном чемпионате заняла второе место, ездила на чемпионат России.

— А дочка хочет стать врачом?

— Она пока в 8-м классе, успеет определиться. Помню, когда пошла в школу, супруга спрашивает: как, будем её тянуть на отличницу? Говорю: ни в коем случае, у неё и так наследственность нашими золотыми медалями отягощена. Учится на 4 и 5, и хорошо. Пусть у неё будет счастливое детство.

— Дома рассказываете о своей работе?

— Этот вопрос решили сразу после свадьбы, мы поженились 23 года назад в Ельце. Жена расспрашивала, что да как. Я говорю: что ты хочешь знать о работе травматолога? Это кровь, гной, пьяные, избитые, с переломами и выбитыми зубами. Мне даже драться приходилось в травмпункте! Захожу — стоит пьяная мразь и кроет медсестру матом. Говорю: земляк, это же девушка, зачем? Он замахивается… Тело среагировало само. Мы его сдали в милицию, а я три недели ходил в гипсе. Говорю: ты хочешь, чтобы я тебе вот это всё рассказывал? Поэтому лучше, как в сказках, напои, накорми, баньку истопи (смеётся).

— Как вы любите отдыхать?

— Играю в волейбол, в настольный теннис, люблю охоту, рыбалку, грибы, песни под гитару. Свои 47 дней отпуска никогда не беру целиком, дроблю на 5–7 частей. Всем объясняю: так же, как поздно лечиться, когда болезнь уже запущена, поздно отдыхать, когда сил не осталось. Я знаю, что для меня три месяца — критический срок, и уже был бы в отпуске, но мы ждали министра. Кстати, в нашу больницу Михаил Альбертович Мурашко приезжает второй раз за полтора года. Другой такой российской больницы я не знаю. В планах на это лето — поездка с друзьями на турбазу и на рыбалку, а с семьёй — в Белоруссию. Гутевич — белорусская фамилия, попытаюсь отыскать своих родственников.

Беседовала Марина Карасик
Фото: Сергей Паршин