Липецкий скульптор Алексей Белозёров завершил бюст святителя Луки Крымского (Войно-Ясенецкого). В своей книге святитель Лука (Войно-Ясенецкий), переполненный всем случившимся в его жизни, сказал однажды: «Я полюбил страдание». Прошла она в основном не в покое келейной молитвы, а в гнойных госпиталях, где он, будучи хирургом, оперировал больных. А также в ссылках, допросах, многомесячных пытках. И эти слова о любви к страданию, как мне кажется, имеют одну природу со словами самого Спасителя из Нагорной проповеди: «Любите врагов своих».
Зажегши свечу
«Никто, зажегши свечу, не покрывает её сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет», — вспомнился опять же евангельский текст тоже святого Луки, только апостола Христа, когда я вошла в тишину мастерской Юрия Гришко, где на полу стояла глиняная скульптура святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Как слово Божие нельзя, невозможно скрывать, так и людей, которые его несли всей своей жизнью, — прятать.
— Этот бюст Луки Крымского (Войно-Ясенецкого) будет установлен в Тамбове, возле дома, где святитель жил в 1944–1946 годах, — говорит автор работы, наш липецкий скульптор Алексей Белозёров. Заказ поступил от тамбовчан, чтущих память святого пастыря. Там он служил в храме и больнице в трудное для всех время.
Опускаемся вместе с Алексеем прямо на пол перед скульптурой. Вглядываюсь в легко узнаваемые черты святителя. Зачёсанные назад волосы, внимательный взгляд, строгий рот — мягкая доброта и непреклонная твёрдость одновременно переданы скульптором. Вот таким он был, когда отвечал на суде чекисту Якову Петерсу, издевательски и провокационно спрашивающему: «Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы его видели, своего Бога?» — «Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести тоже не находил».
Смотрю опять в глаза святителя, из которых переливается свет и какая-то болезненная забота обо всех, в том числе и о нас, сегодняшних. Он к каждому относился как к родному. Бывало, говорил и резкие слова людям, и тщеславием страдал, но сила его покаяния была буквально испепеляющей.
— Мне он стал понятен во фразе «я полюбил страдание», когда я работал над его образом, — рассказывает Алексей Белозёров. — Через страдание он находил очищение от лишнего, мирского. По-человечески трудно представить, как можно вообще достигнуть такого. Ведь он преодолевал как бы ежедневную Голгофу с распятием, при этом имел сталинскую награду по медицине и был священнослужителем. То есть он был не просто сельский дедушка, не какой-то там книжник-затворник, а человек-скала — высокий, принципиальный, которого нельзя было сломить ничем. В нём чувствуется его особая святость. Такую задачу и ставили передо мной, когда я брался за работу.
Но проблема заключалась в том, что все фотографии Луки (Войно-Ясенецкого) разных периодов очень отличаются. Когда он вышел из заключения, после пыток — это один человек, а в относительно спокойное время — совершенно другой. И нужно было все эти фотографии собрать в один образ. Но вообще задача скульптуры такова, что не нужно показывать застывшего человека в каком-то моменте, а надо создать как бы вневременье: чтобы в одном моменте было собрано много разных этапов, состояний.
Сейчас вы видите глиняную форму, но будет и восковая, которую сделают в московской литейке. Добавятся 30 сантиметров внизу. Я слеплю ещё панагию и сталинскую награду — это обязательная атрибутика.
«Я боялся, что святитель Лука явится сам»
Свою работу скульптор Алексей Белозёров переделывал шесть раз.
— Потому что не получалось, — поясняет он, — и в момент отчаяния я обратился к самому Луке с молитвой: «Помоги мне сделать твой портрет, у меня не получается». И вот тогда каким-то чудесным образом он начал складываться. Он как-то сам стал в голове возникать, формироваться, и легче стало лепить. Но я старался уйти от академической точности: осознанно не дорабатывал до мелких деталей портрет, чтобы он не потерялся в мелочи. Когда слепо следуешь академизму, это только портит работу, она теряет жизнь. Если брать Древнюю Грецию, то она очень стилизована: там реализма нет, а есть отход в пользу образа. У «Дискобола», например, система пластики очень интересна. Но всё абсолютно грамотно сделано настолько, что мы не видим, что тело его полностью изменено.
— А здесь тоже есть этот «авангард», в бюсте святителя Луки?
— Есть немного изменение состояния с разных ракурсов. Я попытался передать момент, когда святитель хочет что-то сказать. Но это такие тонкие вещи. Чаще всего искусство воспринимают через подсознание, поэтому у всех по-разному. Я всегда не полностью доволен своей работой…
— Вообще это нормально, тем более в религиозном поле.
— Возможно. Но вы знаете, что святитель Лука по молитвам многим являлся, и, случись это со мной, мне было бы боязно его увидеть. Потому что это святость, Абсолют. А я перед ним — слабый, вечно ропщущий на что-то, справляющийся с мелкими, суетными своими проблемами. Я просил его помочь в работе, но чтобы он не приходил ко мне явно. Мне кажется, святые понимают, что мы, трёхмерные люди, боимся этого. Должна быть граница между нами и тем миром. Но я просил его, чтобы случилось, произошло, сработалось так, как нужно, как Бог хочет.
Пути Господни скульптора
— Алексей, вы человек верующий, воцерковлённый. Для вас не будет неожиданным вопрос: что дал лично вам сам святитель Лука, когда вы его лепили? По моему представлению, вы проходили в то пространство, куда не пройти с ходу и куда пройдёт не всякий. Потому что трудно в точности понимать слова Бога.
— Как я уже сказал, святитель Лука был человеком где-то вспыльчивым, порой проявлял и горделивость, но постоянно, как по лестнице, он шёл к Богу: боролся с самостью, поднимаясь со ступеньки на ступеньку. Я тоже с собой борюсь в жизни, а в работе это выглядит как полное отсечение себя.
— Полная аннигиляция художника?
— Да, это не просто слова. Всё больше пониманию, что художник всего-навсего — это кисточка Бога. И это ощущение, когда работаешь с Богом, было. Для этого ты должен исчезнуть, и рубашка твоя, и брюки, и всё-всё. А потом всё соберётся в идее твоей, и выразишься в форме.
— Ну-у-у, это так трудно!
— Да, трудно. Без исчезновения и очищения невозможно пройти «туда», Он просто не пустит. Все свои страсти, все несчастья должны остаться здесь. А они, страсти-то человеческие, конечно, не такого масштаба борения, как у Луки, но кипят. Если вдохновляться страстями, то бесы очень этому радуются. Прям такое для них ликование, и нести это в мир нельзя: обязательно получишь по башке. Мало того что это иссушит быстро, так ещё получается, что ты преступник с духовной точки зрения. И будешь обязательно наказан. По-другому никак. Поэтому страсти нужно успокоить, оставить вообще мирские дела за бортом (на работе отчёт написать, дома чашку помыть, или когда что-то вообще крупное происходит, какая-то трагедия — всё отсечь) и остаться наедине с работой. Это тонкий путь, почти затворнический, но, когда что-то получается создать, — это большое счастье!
— Можете привести какой-то пример, когда на секулярном, мирском уровне происходит борьба?
— Ну, вот сейчас временно приостановлено финансирование работы с Лукой-святителем. Там идут цифирные проволочки, я не силён в этом… Сейчас тепло, а глина сохнет быстро. Я переживаю, потому что если высохнет скульптура, то форму поведёт, и нужно будет лепить всё заново. Но вот чудо: я уже месяц её не поливал — это обычное действие скульптора, она не сохнет, сохраняется. А ведь пока я жду, у меня тоже в голове трансформация происходит. Я чего жду? Денег, чтобы просто получить заработанное, или я жду, чтобы увековечить образ Луки, он бы стоял, и люди приходили бы к нему. Вот этого, последнего, должна ждать, жаждать душа, и ничего иного.
Врачеватель души и тела
Имя архиепископа Луки профессора Валентина Войно-Ясенецкого (мирское имя святителя) неразрывно связано с Тамбовской землёй. Здесь он оперировал в годы Великой Отечественной войны и спас множество жизней. Тамбовчане бережно хранят память о выдающемся враче и святителе.
В годы Великой Отечественной войны, будучи архиепископом Тамбовским и Мичуринским, он продолжал врачебную практику. На его попечении находилось 150 военных госпиталей, в каждом из которых было от 500 до 1 000 коек. За первые полгода работы в тамбовских госпиталях он проконсультировал более 1 000 раненых и провел около 90 уникальных операций.
Архиепископ Лука внёс неоценимый вклад в разработку новых методов лечения гнойных и воспалительных заболеваний: в 1946 году за фундаментальный труд «Очерки гнойной хирургии» ему была присуждена Сталинская премия I степени, большую часть которой он передал в помощь детям, пострадавшим от войны.
Текст: Светлана Чеботарёва
Фото: Сергей Паршин, из архива Алексея Белозёрова, mos.ru